MATHIAS GERALD NOTT | МАТИАС ГЕРАЛЬД НОТТ
✘ 42 года✘ Чистокровен ✘ Пожиратели Смерти ✘ I уровень | Silver | A
ВНЕШНОСТЬ:
Gabriel Aubry
ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ:
Единственный сын и горячо любимый наследник своих родителей, ты родился ранним январским утром 9 января 1958 года в фамильном замке Ноттов в центре магической части Лондона. Твоего появления ожидали подобно чуду, которое на закате молодости родителей произойти не должно было, но произошло. Чета Ноттов, измученная отчаянным желанием продолжить род наконец-то исполнила свой долг и была счастлива одной мыслью об этом, так что детство свое ты провел, как и многие юные аристократы, в показательном благополучии, в котором мать обращала на тебя внимание лишь в отсутствие нянек и гувернанток, а отец заходил по вечерам для того, чтобы убедиться в твоем здравии и твоих успехах. Глубокое уважение и никакой любви. В твоей маленькой благополучной жизни все было поразительно нормально, логично и совершенно правильно все одиннадцать лет - ты заговорил в положенное время, в положенное время впервые произошел всплеск магии, в положенное время пришло из Хогвартса, где ты попал на положенный факультет - Слизерин. Талантливый, хорошо воспитанный, образованный юный маг, ты производил нужное впечатление, быстро обзаводился связями и по большому счету не был отличим от десятка своих друзей, с которыми был знаком еще с детства и с которыми теперь делил спальню факультета. Благополучие, отсутствие необходимости чего-либо добиваться со временем стали навеивать скуку, которую ты стремился ликвидировать путем экстремальных развлечений, одним из которых к седьмому курсу стала Темная Магия. Со своим лучшим другом - Теренсом Паркинсоном, ты постигал азы благодаря древним фолиантам, заботливо высланным из дома по твоей просьбе матушкой. Мнится, именно в эти годы вы с другом впервые услышите о Темном Лорде, мнится, именно в эти годы поймете, что вас не интересуют званые ужины, посиделки и светские сплетни. Вам хочется подвигов, вам хочется славы, вам хочется битв за собственное будущее и будущее ваших семей. То едва ли было осознанное желание, но вам обоим семнадцать, а в это время сложно отличить правдивые устремления от ошибочных. После окончания школы, вы встречаетесь с Темным Лордом и присягаете ему на верность, а два года спустя, получаете свои знаки отличия на предплечье. К тому времени твой отец уже мертв, а мать отправилась доживать дни в отдаленное поместье во Франции, чему ты не противился, не питая к ней чересчур глубоких чувств. Глаза твои впервые за долгие годы горели огнем интереса - неподдельного и яркого, ты служил высокой цели, а в добавок к этому был влюблен в чистокровную шотландскую ведьму, на которой и женился некоторое время спустя. Вспоминая эти годы, ты думаешь о том, что они, быть может, были самыми счастливыми в твоей жизни. Счастливыми, по меньшей мере до тех пор, пока не узнал, что твоя молодая супруга беременна, а значит, находится под действием вашего фамильного проклятия, согласно которому, стоит только главе рода заключить брак по любви, как это станет неизменной гарантией, что супруга после рождения наследника проживет не более восьми лет. Вот почему новость о скором появлении на свет вашего отпрыска вызывала в тебе лишь неподдельный ужас. Понимая, что как минимум три поколения пытались снять это проклятие, ты падаешь в ноги Темному Лорду, умоляя его о помощи. И он дает тебе слово помочь. Но не может, потому что в скором времени проигрывает войну и исчезает, побежденный годовалым мальчиком. А ты остаешься один - со своими страхами, сомнениями и необходимостью сберечь семью. Ты остаешься на свободе благодаря своим связям и умелой лжи. Остаешься, хотя после часто думаешь о том, что тебе было бы лучше оказаться в Азкабане и не видеть каждого нового дня, который отсчитывал жизнь твоей любимой супруги. Вы назвали сына Теодором и Сара любила его так же сильно, как ты ненавидел. И незадолго до его восьмилетия, когда ты уже было подумал, что все обошлось, миссис Нотт слегла в постель с обыкновенной простудой, чтобы в одну из ночей умереть прямо у тебя на руках.
В те месяцы ты ушел в себя, прежде чем осознать, что на тебе лежит ответственность. Ответственность за твоего сына Теодора, которого ты не мог видеть и с которым был холоден ровно настолько насколько это вообще возможно, ответственность за супругу и дочь своего школьного друга - Теренса Паркинсона, в отличие от тебя оказавшегося в Азкабане. Ты будешь медленно возвращаться к жизни, навещая комнату сына в разы реже, чем Паркинсон-плейс, где в условиях жесточайших лишений росла я - твоя крестная дочь, Персефона.
Так пройдут годы, прежде чем ты отправишь сына в Хогвартс, прежде чем забудешь обо всем случившемся, прежде чем примиришься, прежде чем вернется Темный Лорд. Ты присягнешь ему вновь не из желания служить и не из фанатизма. Присягнешь, просто пытаясь найти самого себя. А когда настанет время, окажешься в Азкабане после битвы за Министерство и бежишь оттуда раньше, чем Хозяин успеет освободить тебя и всех остальных. Зная, что находишься в розыске, пойдешь туда, где тебя едва ли будут искать - в дом Паркинсонов. Здесь тебя с недоверием встречу резко повзрослевшая я и буду упрямо скрывать от тебя следы безумия собственной матери. Я дам тебе кров над головой, дом и желание возвращаться. Не знаю, что произойдет и как так случится, что трогательные отношения ученицы и наставника станут чем-то большим, но в одно утро я проснусь в твоей постели и нисколько об этом не пожалею. Так пройдут почти два года - ты будешь балансировать между службой Темному Лорду и вечерами в моем обществе, пока не настанет тот самый роковой день битвы за Хогвартс, когда ты попросишь меня держаться от этого подальше и когда я не послушаюсь и увижу ваш триумф, вашу победу, искренне и глубоко радуясь тому, что ты жив.
А потом...
Потом ты станешь новым Министром Магии Соединенного Королевства. И вместо того, чтобы сделать меня своей женой - выдашь меня замуж за своего сына, ничего не объясняя и собственными руками толкая меня на предательство. Не готовый отпустить меня, но не готовый быть рядом, ты жестоко оставишь меня подле себя, не позволяя быть с тобой. И это станет ошибкой, которая явится основой для конца не просто наших отношений, для конца моей веры в тебя и в твое правление. Правление, против которого я действую вопреки страху уже завтра оказаться на виселице по твоему приказу.
ОТНОШЕНИЯ:
По своей натуре Матиас - эгоист. Без всяких сомнений, он питает чувства к Персефоне, даже спустя два года, однако, эти чувства по большей части направлены на то, чтобы самому мистеру Нотту было хорошо - он отчаянно боится потерять бывшую Паркинсон и потому не может на ней жениться (ибо, тогда, она умрет, рано или поздно, произведя на свет наследника рода), но равно так же не может ее отпустить от себя и потому решается выдать ее за своего сына. Эта тонкая грань между эгоистическими чувствами и чувствами к Персефоне нарушается раз от раза и не дает Матиасу дышать свободно, но что важнее - не дает дышать свободно девушке. Он ревнует ее и нередко проявляет это в очень жесткой форме, он не дает ей забыть, что свадьба с его сыном не делает ее более свободной от его власти и от его любви, он не оставляет ее в покое ни на единую минуту, во многом благодаря самой Персефоне, которая часто, недвусмысленно и целенаправленно его провоцирует. И главная ее провокация его только ожидает, потому что именно с легкой руки новоявленной миссис Нотт организовывается движение оппозиции, движение, которое уже сейчас активно оказывает помощь повстанцам и готовит вероятный переворот.
СПОСОБ СВЯЗИ:
Настоящая тема, гостевая книга, ЛС и ICQ при регистрации;
ПРИМЕР ПОСТА:
То, что ведомо им - начинается вслед за концом.
Тяжелая, вязкая паутина сна накрывает бременем непонимания, недовольства и уже привычной, хорошо знакомой доселе тревоги. Персефона ворочается во сне, морщится и периодически вздрагивает, так что для любого стороннего наблюдателя совершенно очевидно, что ей снится что-то крайне неприятное и, возможно, даже пугающее. Но никаких сторонних наблюдателей нет - супруг мирно спит, домовых эльфов в доме Ноттов после личного каприза новой хозяйки поместья не было, а прислуга по ночам ни за что бы не решилась войти в спальню Теодора и Персефоны, которая, между тем, просыпалась каждый час и с немыслимым трудом заставляла себя вновь ложиться вместо того, чтобы очередную ночь провести в библиотеке за чтением фолиантов далеких от рекомендаций по воспитанию наследников Ноттов. Это повторялось не в первый раз, и Малькольм даже успел пригласить их семейного врача с тем, чтобы он прописал девушке успокоительного, которое она охотно пила, но которое, как и все прочее, не помогало, как бы того ни хотела Персефона, уставшая от вечной бессонницы, но точно знавшая ее причину, никак не связанную с банальным волнением и страхами перед рождением ребенка. Мысли ее вообще были слишком уж далеки от переживаний молодой матери перед появлением первого ребенка, но миссис Нотт делала все возможное для того, чтобы об этом было известно только лишь ей самой и ее супругу. В противном случае, их самих и всех, кто за ними последовал, ждала неминуемая и страшная гибель. И если сама Персефона уже давно считала себя мертвой, не боясь ни боли, ни казни, то ответственность за друзей и мужа тяготила ее значительно больше, чем что бы ни было еще.
Пять тридцать две. Волшебница с трудом открывает глаза и смотрит на часы на противоположной стене. В голове туман. Ощущение, что проспала по меньшей мере шесть часов отсутствует, но девушка уже знает, что не уснет ни при каких условиях. Полчаса на то, чтобы привести себя в надлежащий вид и два часа на прогулку в саду. Затем снова Министерство, снова десятки лиц, снова приказы о казни изменщиков, снова попытки спасти хоть кого-то. Бывшая Паркинсон уже чувствует, что недалека от того, чтобы совершить фатальную ошибку - сдают нервы, сдает память, подводят инстинкты, притупленные страхом за себя, мужа и своего сына.
Каждое новое утро в ожидании конца.
Каждое новое утро в ожидании смерти.
Каждое новое утро в болезненных судорогах ужаса, который зарождается в груди и ледяной поступью следует по всему телу.
Хочется остаться в постели и провести здесь весь день - никого не видеть, никого не слышать, ни с кем не говорить. Но Персефона знает, что это вызовет слишком много вопросов, знает, что готова сдаться сама, но не может подвести друзей, которые из-за нее оказались во всем этом. Ответственность не дает опустить руки и Нотт заставляет себя улыбнуться - тяжело, почти что больно. Глубокий вдох обжигает легкие и девушка садится на кровати, чувствуя уже привычную утреннюю тошноту и слабость. Скользит безучастным взглядом по комнате, и лишь долгие минуты спустя понимает, что рядом нет Теодора. Удивление от того, что супруг встал так рано отнюдь не сразу перерастает в тревогу - у него мог быть срочный вызов из Министерства, встреча с кем-то из оппозиции, какие-то иные дела, которые они порой просто не в состоянии были обсуждать, потому что несли на себе и без того слишком тяжелое бремя при котором каждодневная рутина становилась просто фоном. Успокоив себя этими мыслями, Персефона было вознамерилась встать с постели, уже опустив ноги на ледяной мраморный пол, когда услышала шум разбивающейся в коридоре вазы, а затем и громкие ругательства человека, отнюдь не принадлежавшего дому Ноттов. Сердце в мгновение стало колотиться быстрее, девушка перевела взгляд на дверь и потянулась за волшебной палочкой, но не успела. На пороге комнаты во всей своей красе стоял отряд хит-визардов во главе с Рэгором Лестрейнджем, что само по себе уже не обещало Персефоне ничего хорошего. Вспоминая эти мгновения часами позднее, девушка хотела бы сказать, что не ощутила ни страха, ни тревоги, завидев в их с Теодором спальне сына Беллатрикс, но это было бы ложью, потому что страх ее был так силен, что даже рука на долю секунды замершая в нескольких сантиметрах от палочки безвольно упала на колени еще прежде, чем Нотт поднялась на ноги, потянув за собой простыню, в которую и успела завернуться, пока мужчины вальяжно прошли на середину комнаты.
- Как вы смеете врываться в дом Министра Магии, не говоря уже о спальне главы департамента? - Персефона говорит тихо, но в голосе ее такой металл, что он способен скрыть даже весь ее страх, от которого даже двигаться становится тяжело. Она прекрасно понимает, зачем они здесь, она прекрасно понимает, что ошибка уже сделана, промах уже свершен и пытаться выкрутиться теперь - гиблое дело. И весь этот концерт дает ей лишь возможность протянуть время с тем, чтобы осознать всю пагубность сложившейся ситуации и возможных перспектив. Казнь? Вероятнее всего. Это было почти смешно. Оказаться на месте тех, кого раньше собственной рукой отправляла на смерть.
- Это ты... - Рэгор тянет гласные, как если бы все происходящее и впрямь задевало его лично, а не интересы Министерства и страны, - Ты как смела пойти на предательство? Как смела преступить черту, отделявшую тебя от всего этого мерзкого сброда в их чертовом лагере повстанцев? Чего тебе не хватало? Власти? Силы? У тебя было все и ты все равно пошла на это, почему? - Рэгор недоумевает и это недоумение, несмотря на природную жестокость и ненависть к повстанцам сквозит в его словах, но Персефона знает, что не сможет объяснить - не сможет рассказать обо всем так, чтобы он понял. Да и что она могла сказать? Что пошла на это из-за стремления навредить Министру? Лестрейндж бы расхохотался и предложил просто убить Малькольма, решив тем самым проблему. И это было бы правильным. Правильным, потому что не затронуло бы других людей, а оставило зияющую дыру в груди у самой лишь Персефоны.
- Вы в доме Министра Магии Соединенного Королевства и я нахожусь под его юрисдикцией. Я - леди Персефона Ригель Нотт, глава отдела по контролю за нечистокровными. И я имею право знать, в чем меня обвиняют, - девушка переступает с ноги на ногу на ледяном полу, стараясь скрыть это как демонстрацию просто женской слабости, которую Рэгор и не замечает, зачитывая обвинения, в котором не только имя самой девушки, но и имя ее супруга. Откуда они узнали? Что произошло? Персефона не знает. Лестрейндж дает ей пятнадцать минут на то, чтобы собраться, зная, что бывшая Паркинсон даже не предпримет попытки сбежать, считая это ниже своего достоинства. Она опускается на край кровати и две трети отведенного времени проводит, прижав руки к груди в тщетных устремлениях заставить себя перестать чувствовать этот чудовищный оглушающий страх. Но ничего не выходит. Не выходит, прежде всего, потому что Персефона хорошо знает, что их ждет - она сама возглавляла отдел, который станет теперь инициатором процесса над ней и ее супругом. И они не станут мелочиться и что-то доказывать. Выбьют признание любыми доступными методами, любыми способами, используя малейшую возможность без скидки на чистую кровь, без скидки на положение Персефоны, без скидки на что бы то ни было еще. И Паркинсон страшно. За все, что она переживет и скажет. За все, что она увидит и сделает. За их конец. За их поистине лютую смерть.
Волшебница разглаживает складки на темно-синем платье и набрасывает на плечи плащ. Считает ступеньки со второго этажа парадной лестницы до гостевого холла, где ожидает увидеть хит-визардов и супруга. Прикасается тонкими пальцами к широкой мраморной периле и вновь чувствует себя королевой, сотни раз спускавшейся по этой лестнице к гостям на балу. Так и было. Только сейчас несколько пар глаз, направленных на ее фигуру смотрят отнюдь не с восхищением и не с благоговейным трепетом. Персефона переступает последнюю ступень и неторопливо движется к мужчинам. Встает позади кресла, в котором сидит супруг и кладет ему руку на плечо, ожидая не то приказа, не то вердикта. Быть может, их казнят здесь и не будет никаких пыток, никакой боли и никаких тягостных ожиданий.
- Это лучше оставить здесь, - тихо произносит Лестрейндж, касаясь ладони Персефоны, лежащей на плече у Теодора и имея ввиду, очевидно, обручальное кольцо и перстень рода. Нотт не совершает ни единого движения, даже не прослеживает траекторию движения мужчины. Она видит в происходящем громкую иронию, но на холеном лице не проскальзывает ни одной эмоции. Три года подряд, мечтая снять с пальца этот рабский знак принадлежности мужчине, которого не любила, не могла этого сделать, а теперь не делала добровольно, готовая идти до самого конца. В этом было что-то жуткое, чудовищное, почти нечеловеческое. И Мерлин тому свидетель, Персефона готова была сейчас продать душу Дьяволу, если это могло спасти их обоих от предстоящего ужаса.Камера кажется крошечной, хотя Нотт точно знает, что это - далеко не предел. Она видела в каких условиях ждут своего часа все остальные и испытывает к благодарность тому, кто вместо нее поместил их с супругом в комнатушку под номером девять. Делает глубокий вдох, в который раз борясь с удушьем от подступающего к горлу страха, и дрожащими пальцами расстегивает серебряные пуговицы плаща, который тут же падает к ногам. Очевидно, что камера рассчитана на одного. Здесь лишь один стул и один грязный смятый матрас в углу комнаты. Его Персефона и застилает верхней одеждой, пока еще брезгуя сидеть на чем угодно. Затем на тонкие запястья опускаются сравнительно тяжелые кандалы гоблинской работы - за долгие часы в этом аду они начнут разъедать плоть, впиваться ржавчиной в тонкую кожу и в конечном счете станут последней каплей. А может, Нотт сломается раньше. После первых переломанных пальцев, после первых нанесенных увечий.
Наконец, решетка закрывается.
В тихом сентябрьском утре эхом отдаются шаги хорошо знакомого хит-визарда. Держать лицо и дальше, нужды нет.
Ноги подкашиваются в мгновение и Персефона опускается на пол, всего на секунду закрывая лицо руками.
- Это будет непросто.
