Timothy Peter Dalton

I Ш А Г. О Б Щ А Я И Н Ф О Р М А Ц И Я.К у д а н и п о д а т ь с я, о т с е б я н е у б е ж и ш ь. К а к о т т е н и. В с е г д а с л е д у е т з а т о б о й п о п я т а м.

✘ Возраст и дата рождения.
48 лет, 21 декабря 1952 года.
✘ Лояльность.
Пожиратели Смерти.
✘ Место работы, должность.
Министерство магии, отдел обеспечения магического правопорядка, сектор борьбы с неправомерным использованием магии, инспектор, эксперт, после победы Лорда – и.о. начальника сектора.
✘ Уровень крови и статус волшебника:
Чистокровный; Silver, I
✘ Магический уровень
Fortis: NW(C)+WM(C)+RM(O)+FM(P)+HM(C)+DM(O)+MM(L)[/b]
Примечание: изучает медицинскую магию в своих корыстных целях, умение неравномерное.
✘ Ориентация персонажа.
Гетеро.

II Ш А Г. Б И О Г Р А Ф И Ч Е С К И Е Д А Н Н Ы ЕВ д а л и о т в з г л я д о в о б щ е с т в а п и ш у т с я с а м ы е л у ч ш и е б и о г р а ф и и.
✘ Родственные связи персонажа

✘ Место рождения персонажа
Эйвери-мэнор, Хартлпул, графство Дарем, Соединенное Королевство.
✘ Место проживания персонажа.
Берик-айленд-мэнор, Берик, графство Нортумберленд, Соединенное Королевство
✘ Биография

В самую длинную ночь года черного водяного дракона, в лютый мороз, когда северо-восточный ветер, словно баньши, завывал в трубах Эйвери-мэнора, грозя затушить очаг, а на толстых стенах из тесаного камня выступала седая изморозь, у молодых чистокровных волшебников – Альфреда Эйвери, младшего сына Адама Эйвери и его жены, Белинды из рода Уилкс на свет появился первенец. Корлеон Альфред родился тихо, сперва даже думали, что он умер, но затем повивальная бабка заметила внимательный взгляд  зеленых, как у матери, глаз убедил ее в обратном.
Он никогда не был шумным ребенком, но от этого, ни его родителям, ни нянькам легче не было. Говорить он начал очень поздно, но при этом все признавали его смышленым ребенком, а кроме того, Альфред с детства чувствовал магию и мог, насколько это возможно ребенку, неосознанно применить какое-то еще неподвластное ему воздействие, конечно же, причинив при этом максимально возможный ущерб по маггловскому закону Паркинсона.
Альфред и Белинда, родители Корлеона, были, что называется, два сапога – пара. Младшие отпрыски чистокровнейших британских семей, они имели общую, если так можно выразиться, страсть, и этой страстью было соблюдение традиций и правил, писанных и неписаных. Альфред и Белинда проявляли в этом невероятное рвение и в том же духе воспитывали сына. Но с младых ногтей стало ясно – смышленый мальчик, чье имя, по модной в магической среде традиции было вторым названием Регулуса – ярчайшей звезды летнего созвездия Льва, растет упрямым и своевольным. До поры, до времени упрямство Корлеона не конфликтовало с маниакальной правильностью родителей; возможно, это куда больше свидетельствовало об уме Корлеона, чем что бы то ни было. К тому же упрямый ребенок не всегда бывает непослушным; скорее, он избирательно послушен. Корлеон в достаточно юном возрасте сделал для себя один определенный вывод – родители могут научить многому полезному, и их слова, как минимум, стоит принять во внимание. Эта мысль оказалась поистине счастливой, ведь благодаря ней Корлеон  обрел свое главное увлечение в жизни.
Им стала магия. Но не просто обыденная, бытовая магия, не только всем известные полсотни заклинаний, нет. Непонятные обряды, потерянные артефакты, истертые манускрипты и полузабытые слова заклинаний – вот что стало тайной страстью Корлеона.
Он стал много читать, благо библиотека рода Эйвери была довольно обширна; по этому поводу он часто бывал в гостях у деда в Эйвери-мэноре, особенно после рождения брата, второго сына Альфреда и Белинды. К тому моменту упрямость сына уже немного раздражала родителей, а тут на свет появился Денеб, крошка Ден, и родители напрочь утратили интерес к старшему отпрыску. Ну и что? Ему нравилось общество деда и дяди, старшего брата отца, который также жил в Эйвери-мэноре. Корлеон часто оставался ночевать в этих древних стенах и даже с удовольствием нянчился с младшим двоюродным братом, хотя родного брата, его ровесника, если честно, и на дух не переносил.

А потом был Хогвартс, в который Эйвери нырнул, как в омут. Шляпа долго не думала:
- «Ты страстен, но твоя страсть – тайны. Я бы распределила тебя куда угодно, как можно дальше от того факультета, который тебе сужден. А пойдешь ты на Слизерин».
Ну что же, на Слизерине Корлеон чувствовал себя в своей тарелке. Он ведь не был озорным ребенком, наоборот: он производил впечатление тихони… очень и очень обманчивое.
Ему импонировал индивидуализм однокурсников и отсутствие у оных склонности вмешиваться в чужие дела; это позволяло ему быть абсолютно свободным. В это время родители впервые обратили внимание на то, что их сын, в общем-то, не совсем отвечает идеалу чистокровного волшебника и добропорядочного отпрыска магического семейства, но им пришлось смириться и дать сыну относительную свободу – вкупе с недоверием и даже некоторой долей презрения. Возможно, Альфред и Белинда считали Корлеона своим позором и просто старались не выносить сор из мэнора, но, во всяком случае, понимали, что проще голыми руками сломать кристалл корунда, чем согнуть старшего сына в нужную сторону. Учится? И хвала Мерлину, тем более что учился Корлеон хорошо.
Учился Корлеон действительно хорошо, но… (но – этот предлог просто необходим для того, чтобы описать характер  нашего героя) лишь до тех пор, пока ему было интересно. Потеряв интерес к чему бы то ни было, Корлеон принимался откровенно и беззастенчиво игнорировать данный предмет. Трудно сказать, что из хогвартсовских предметов его занимало больше, что меньше. Казалось, он в равной мере интересуется всем; время от времени, однако, его интерес к какому бы то ни было предмету разгорался, как пламя на тюке хлопка и столь же моментально гас. Учителя Корлеона не любили, но и не преследовали, а слизеринский индивидуализм позволял ему сохранять ровные отношения с однокашниками.
В общем, можно сказать, что обучение в Хогвартсе у Корлеона прошло относительно спокойно, но уже после СОВА он начал задумываться над тем, что делать дальше. У родителей на это был готов ответ: он их старший сын, продолжатель рода; он женится и со временем станет хозяином Эйвери-холла, поместья своего отца (поскольку наследником Эйвери-мэнора был его дядя). Для Корлеона это был не ответ. Продолжатель рода – это отнюдь не то занятие, к которому он стремился. Точнее, он ничего не имел против продолжения рода, особенно с технической точки зрения, но делать это своим основным занятием ему казалось странным.

Здесь следует упомянуть одно немаловажное событие, после которого жизнь Корлеона переменилась. Еще в детстве он, будучи на каникулах Хогвартса и проводя время в Эйвери-мэнор у деда, повстречал как-то цирк-шапито. Цирк состоял из цыган (в Британии, как ни странно, они тоже есть). Корлеона поразила одна вещь, а именно выступление двух подростков-фокусников не старше двенадцати лет. Он уже знал о запрете колдовства за пределами Хогвартса, а тут, на его глазах из рукавов появлялись кролики, тузы превращались в шестерки, а носовой платок, взятый у одного из зрителей, белым голубем упорхнул в ясное утреннее небо.
С того времени прошло шесть лет, потраченных отнюдь не зря. Корлеон многое узнал, многому научился, но его характер остался прежним – упрямство и своеволие только усилились. К моменту его выпуска из Хогвартса там уже учились его братья – родной и двоюродный; первый стал капитаном команды Слизерина по квиддичу, ему прочили спортивную карьеру. Второй в скором времени станет одним из первых Пожирателей Смерти.
Чистокровные семейства, чтущие традиции, давали своим отпрыскам после выпуска из Хогвартса так называемый «wonder year» - год, в который юноши были предоставлены самим себе. Считалось, что этот год – хорошее время для того, чтобы восстановить старые и завести новые полезные связи, подумать о той сфере деятельности, в которой юноша желал бы подвизаться и подготовиться к первому шагу в будущей карьере. 
То, как своим временем распорядился юный Эйвери, было ужасно… по крайней мере, с точки зрения его родителей. В тот год в Фалмуте проходил фестиваль аматорских цирковых трупп, и Корлеон на три недели влился в него, выдавая себя за фокусника. Возможно, никто бы об этом ничего не узнал бы, если бы юный Эйвери, по просто те душевной, не принялся заменять фокусы (которые попросту не умел делать) простенькой магией.
Человеческая зависть – страсть столь же сильная, как и любая другая. «Фокусы» Корлеона привлекли к нему внимание, и не все это внимание было доброжелательным. Вскоре вокруг мистера Эйвери стали происходить странные вещи – то с лесов упадет тяжелая катушка кабеля, то метатель ножей заберет ну уж очень сильно в сторону и нож вонзится прямо над макушкой Корлеона. А тот словно не понимал, что ему делают недвусмысленные предупреждения – пока однажды не попал в тупик на задворках циркового лагеря, где его удачно перехватила компания любителей искусства иллюзий, твердо надеющаяся выяснить, каким образом обычная солонка превращается во вполне себе живую серую мышь. Притом интерес данных джентльменов был столь высок, что они не преминули пустить в ход кулаки (а также ноги, зубы и различные подручные предметы). Данное выступление вполне могло стать последним для нашего горе-фокусника, если бы не своевременное появление группы работников министерства магии, которые слишком много повидали на своем веку разных зрелищ, а потому не дали довести представления до любого из возможных финалов.

... а в лазарете – тюрьма. В больнице Св. Мунго есть крыло, где из камер невозможно выйти без посторонней помощи. Там лечат подозреваемых в преступлениях. Неожиданно для себя, Корлеон понял, что в такой одиночной палате очень удобно мыслить, подводить итоги и даже строить планы. О да, его обвиняли, и обвинение было серьезным, ни много, ни мало, нарушение «Кодекса о сохранении тайны» или как там называется та унылая писулька, которую в тысяча каком-то году подмахнули седобородые колдуны и ведьмы с целью прекращения изрядно поднадоевших файер-шоу имени Святейшей Инквизиции? «…усугубляя свою вину тем, что имел особый умысел привлечь вниманием простецов, поразить их своим Даром, тем самым поставив под угрозу конфиденциальность существования магического сообщества…» Фу.
Так вот, в этой палате-камере Корлеон многое понял о себе. Он, если можно так выразиться, познакомился с собой: он понял, что его не прельщает та скучная размереная жизнь, которую вели его родители и большинство их знакомых. Британия с ее магами казалась ему душной квартиркой вроде магических хостелов с вечно переругивающимися, давным-давно надоевшими друг другу соседями.
Ему нужен был весь мир, и даже больше; он хотел узнать то, что еще не знал и найти то, чего никто не нашел. Ему была интересна магия, но и вольный дух авантюры, которым он последнее время насыщался, увлекал его. Он понимал, что такая жизнь опасна, а боль от синяков и ссадин не давала забыть, что даже маг не может быть неуязвимым. Но в какой-то момент Корлеон почувствовал, что у него словно крылья выросли, и ему остается лишь взмахнуть ими, чтобы полететь.
Он вышел на свободу во вторник, ничем не примечательный весенний вторник тысяча девятьсот семьдесят второго года. Отец ждал его в небольшом конференц-холле первого этажа главного корпуса больницы.
- Ты очень подвел меня, - начал он, не поздоровавшись, и Корлеон даже ощутил что-то вроде угрызений совести. – из-за тебя мое назначение присяжным судьей откладывается на неопределенный срок, хотя мне благоволит сам мистер Крауч...
На миг самообладание едва не покинуло Альфреда Эвери. Едва не.
- Видеть тебя не желаю. Если ты удалишься куда тебе будет угодно, мы с матерью будем тебе благодарны. Можешь рассчитывать на приличное тебе содержание, но только не показывайся мне на глаза!
- Как скажете, отец, - скромно потупил торжествующий взгляд Корлеон. – Подчиняюсь Вашей родительской воле, - и ушел через камин восвояси. 

Иными словами, в наказание щуку решили утопить в реке. Корлеону ведь только этого было и надо – свободы. Конечно, отец замял скандал, запятнав при этом совершенно безупречную репутацию… если честно, сына это мало волновало. Это, конечно, было неправильно и некрасиво, но юный Эйвери как-то не задумывался об этом. Вместо того он, после короткого визита в Гринготс (к чести Корлеона, он совсем скромно облегчил родительскую сокровищницу) он махнул сразу же через океан и оказался в Канаде.
Между прочим, на цирковом фестивале Корлеон ходил с широко открытыми глазами, что позволило ему обучиться нескольким полезным трюкам, и не только из арсенала фокусников. Мошенничество? Да, именно мошенничеством юный Эйвери и промышлял первое время. В конце концов, когда человек садится играть в карты на деньги, он должен понимать, что может и проиграть, не так ли? Кроме всего прочего, Корлеон внезапно обнаружил, что кое-что из того, что преподавали в курсе предсказаний оказывается вполне применимо на практике (например, предсказывать расклад в покере оказалось совсем несложно). Это заставило Эйвери пересмотреть свою точку зрения на многое из того, что в Хогвартсе казалось ему не особо интересным. Кроме того, Корлеон и так с детства любил библиотеки, а теперь книги стали его второй страстью. Корлеон путешествовал по Америке с севера на юг, от Великих Озер через Салем и Провиденс в Калифорнию, Нью-Мехико и Мексику; он год провел на Юкатане, выдавая себя за индейца, благо к тому моменту ознакомился и на практике освоил интереснейшее умение изменять свою внешность. И если маг мог бы увидеть, что его облик – не более чем личина (конечно, если бы что-то заподозрил), то магглы «велись» на это дело как крысы на гаммеленскую дудочку.
Вежде он исследовал магию и перерывал библиотеки, в том числе маггловские. Он презирал магглов, но не чурался общества наиболее интересных из них. В Никарагуа он жил у сандинистов, в Боготе – крестил дочь местного наркобарона, в джунглях Амазонки питался мясом пираний и человеческой кровью (нет, нет, никого при этом не убили, крови для такой трапезы брали не больше  коньячной рюмки и смешивали ее с молоком); в общем, жизнь Корлеона была интересной, хоть и не беззаботной – в ней хватало опасностей и передряг, ведь маг тоже хочет есть, пить и спать, а также отнюдь не неуязвим. Но вскоре путешествие пришлось прервать…

Когда человек чем-то по-настоящему увлечен, не важно чем – спасением мира или приготовлением арахисового масла, рано или поздно его усилия вознаграждаются. Корлеон приобрел определенную известность благодаря своим изысканиям в области истории магического искусства, и вскоре его экстравагантность отнесли к тем неизменным чудачествам, которые сопровождают людей, чем-то страстно увлекающихся. Его нашла сова с приглашением выступить  в Комиссии по Экспериментальным Чарам в качестве эксперта. Корлеон согласился, воспользовавшись своим пребыванием на родине с целью получения необходимой ему информации в библиотеках Министерства Магии и Хогвартса и Отделе Тайн, куда его, скрепя сердце, пустили, а также заведением полезных знакомств и восстановлением былых. Дома он не появлялся, зато погостил в Эйвери-мэноре у дяди Адама, где его двоюродный брат, едва не задыхаясь от восторга, поведал ему о неком Лорде, новом политическом лидере британских магов. Корлеон не интересовался политикой, но отметил, что Лорд, вероятно, могучий волшебник и стоило бы завязать с ним знакомство. Затем он побыл недолго в Аппер-Фледжли у своего приятеля, довольно скучного человека, но талантливого медика и зельевара, с которым он беседовал о том, что узнал о свойствах латиноамериканских растений и грибов. Беседы эти были взаимовыгодны и интересны, а само пребывание в этой деревенской глуши в обществе Вольфрама и его робкой молодой жены стало для Корлеона приятным затишьем перед последующими бурями. Именно в Гэмп-холле Корлеон наметил для себя новый маршрут, но, прежде чем отправиться по нему, все-таки навестил ненадолго родителей и брата.
К этому моменту о нем в магическом обществе уже шла вполне благосклонная молва, не без нотки снисходительности, потому он был принят, хоть и без особой теплоты. К счастью, его вызвался сопровождать двоюродный брат, который всю дорогу вещал ему какую-то непонятную теорию о магах, магглах, грязнокровках, сквибах и т.д. и т.п. Корлеон поддакивал, местами даже искренне, но больше всего ему хотелось отправить к родственникам вместо себя «чучелко» или, говоря научным языком, доппельгангера – призрачного двойника, технологию изготовления которого Корлеон не знал и пытался отыскать.
В конце концов, формально он примирился с родителями; этому больше способствовало присутствие Адама, поскольку, как оказалось, его отец и брат тоже числились фанатами помянутого Лорда. Корлеон порадовался, отчасти даже искренне, успехам брата (чей трансферт в Селькиркские Скитальцы вызвал огромный резонанс), а также пообещал посетить собрание, на котором будет присутствовать Лорд – когда-нибудь, в будущем. Когда вернется.

Его ждала Азия, куда он отправился из Парижа. «Симплтон-Восточный экспресс» имел, как известно, призрачного двойника, шедшего через Цюрих, Инсбрук, Вену и Будапешт к Стамбулу, а оттуда следовавшего в Тегеран и дальше до Пекина. Так началось очередное трехгодичное путешествие Корлеона: из Турции – в охваченную войной Персию, потом в Китай, Корею и Японию; через Окинаву – в Юго-Восточную Азию, где маленькие, но гордые вьетнамцы отпинали горделивых янки по филейным частям, а в джунглях водились не только красные кхмеры, но и потерянные города и монастыри. Затем были Сиам, Бирма и Тибет, Верховья Ганга и полная тайн Индия.
И в Индии его вновь нашла сова с письмом. «Не дадут человеку отдохнуть», - бурчал Корлеон, отвязывая письмо от лапки птицы. Но человек предполагает, а Бог располагает – его вновь звали в Англию.
Корлеон был молод, но его личность вполне сформировалась уже к этому моменту. Впоследствии Серафина иногда будет звать его дьяволом, но нет, дьяволом он не был. Скорее он был кем-то вроде Старого Ника, Лючио Риманца или Воланда… или Мефистофеля, но скорее – германского Локки. Паззл его характера завершился с появлением в нем некой иронии, не злой, но острой, опасной. Выйдя из матхурского отеля по направлению к станции коверно-самолетного сообщения, он увидел стайку мальчишек, один из которых похвалялся игрушкой – слоненком, довольно мастерски выполненной из местного дерева гулар. Придав себе облик типичного белого зеваки, бака-гадзин, как их именуют в Японии, Корлеон подошел к мальчикам. Оказалось, парень спер игрушку с алтаря Ганеши в одном из храмов. Корлеон криво улыбнулся и нашарил в кармане купюру в пять американских вечнозеленых долларов.
- Я куплю у тебя этого слоненка, маленький ворюга, - сказал он, улыбаясь в пышные усы. – Вот, бери.
И быстро, пока парень не успел опомниться, поменял фигурку на купюру.
Паренек поднял доллары… потер воротник, посмотрел на свет. Его товарищи проделали те же священнодействия вместе с ним, после чего вся стайка зачирикала удивленно – восторженно.
- Эй, - прервал их идиллию Корлеон. – Хочешь узнать, почему так дорого?
Паренек недоуменно кивнул.
- Этот слон – волшебный! – ухмыльнулся Корлеон. – Он умеет танцевать и петь, смотри!
И маленькая фигурка на ладони волшебника, повинуясь невербальному заклинанию, ожила в ритме твиста, а тоненький голосок пропел:

…где-то в джунглях у Меконга вьетнамские патрули отлавливали красных кхмеров; в Египте умирал свергнутый шах Ирана Реза Пехлеви; в Пенджабе и Кашмире пакистанские партизаны устраивали теракты а здесь, на раскаленной утренним солнцем улице Матхура Корлеон смотрел в глаза магглов и видел страх. Не успел слоненок допеть куплета, как стайка ребятишек, сверкая босыми пятками, бросилась врассыпную от улыбающегося Корлеона.

В Англии, тем временем, началась и кончилась магическая война. Лорд, о котором так много говорил Адам Эйвери, выступил против сложившегося порядка и… проиграл? Был предательски убит? Никто не знал, что случилось в Годриковой впадине, но ясно было одно – Лорда больше нет.
«Поражу пастыря – и рассеются овцы». Единый боевой механизм группы, именуемой Пожирателями смерти, распался, как карточный домик. Кто-то с дрожащими поджилками на коленях вымаливал прощение, кого-то застигли врасплох, и «замели» в Азкабан (как дядю и двоюродного брата Корлеона), а кому-то хватило мужества принять неравный бой –  и, конечно, погибнуть.
В числе последних были Альфред и Денеб Эйвери. На месте Эйвери-холла зияло пепелище; Эйвери-мэнор стоял опечатанным, поговаривали, что он подлежит конфискации. Мать находилась в родовом поместье Уилксов и была практически невменяема; она была словно улитка, чью раковину раскололи – беззащитна, дезориентирована и обречена.
Корлеон остановился у Вольфрама; тот, хоть и разделял убеждения Пожирателей, ничем, кроме медицинской помощи, которую обязан был оказывать каждому, с ними связан не был, а потому избежал преследования властей. Самого Корлеона Аврорат тоже допросил; он отвечал им с ленцой, и, по сути, говорил только правду, только то, что сказал бы под веритасерумом, более того – он и под веритасерумом сказал бы не больше, чем сказал. Его собственная броня оказалась крепче.
В первое появление Корлеона в доме Вольфрама произошло нечто важное – жена Вольфрама, Ламия, почему-то наедине сообщила ему о том, что у нее родился второй ребенок, дочь Серафина. Корлеон к детям никакого интереса никогда не проявлял, и данный факт оставил его равнодушным; казалось, Ламия задета этим его равнодушием. Во всяком случае, малышку Серафину ему представили не сразу.
Ее имя невероятно подходило ей в то время; она и правда чем-то напоминала огнекрылых серафимов, ее пламенеющие кудряшки то закрывали ее уже тогда озорное личико, то вспархивали, будто от неожиданного порыва ветра, хотя и ветра-то никакого не было. Внезапно Корлеон понял, что это действительно необычный ребенок – и что ему почему-то тяжело быть рядом с ней, словно чья-то невидимая рука схватила его за ворот мантии и душит. А она веселилась, хватала его за усы (у Вольфрама лицо было гладко выбрито, и усы Корлеона веселили девочку). Ламия ругала ее, но Корлеон снисходительно прерывал ее – ничего страшного, она просто ребенок…
А потом словно что-то щелкнуло внутри, и он достал из рукава походной мантии того самого индийского слоненка. Слоненок был прохладным, как слоновая кость и слегка пах сандалом и корицей.
- Это тебе, - сказал он Серафине. – Возьми!
Девочка протянула ручку, схватила слоненка, но тут же поставила на стол и села, положив головку на руки,  точно как серафим Сикстинской Мадонны – тот, что справа.
- Он волшебный, - улыбнулся Корлеон. – Он…
- Я знаю, – Серафина серьезно посмотрела ему в глаза, - он живой. Он танцует и поет.
И слоненок, словно повинуясь так и не высказанному Корлеоном заклинанию, стал крутиться в ритме твиста:

 
…он решил не задерживаться у Гэмпов. После файв о'клока, извинившись, он отправился прочь. Ему внезапно стало здесь неуютно. Если Вольфрам и Ламия и были удивлены его решением, то виду все равно не подали. Но на ступеньках выхода сидела Серафина; вокруг нее вилось несколько бабочек, казавшихся сотканными из солнечных бликов. Слоненок стоял рядом, на ступеньках.
Он подошел и встал рядом. Достал трубку и кисет, забил трубку табаком. У Серафины на коленях лежала книга с картинками – на одной картинке, оперевшись на пенек в позе Бонапарта рыжий лис в зеленом камзоле и шапочке с фазаньим пером; на другой был текст, написанный крупными буквами:

«Ничего себе она сказки читает!» - удивился Корлеон.
- Она будет по Вас скучать, - сказала Серафина.
- Кто? – рассеяно ответил Корлеон, заметив, что его трубка тлеет – должно быть, он механически поджег ее заклятьем. «А может, один из ее огоньков опустился в чашку?» - рассеяно подумал Корлеон.
- Фани.
- Кто это?
Девочка подняла слоненка:
- Фани. Она жила в Далекой стране, где живут люди с головами как у нее.
Корлеон присел на корточки:
- Откуда ты знаешь?
- Она мне рассказала. О том, как ее украл дурак-мальчишка, и как она летела на ковре-самолете.
Корлеон сжал ее руки в своих ладонях. Ее пальцы были хрупкими и горячими, а игрушка на ощупь казалась настоящим  слоненком – только очень маленьким.
- Передай ей, что я вернусь, - ответил он и, наклонившись, поцеловал девочку в темя. А затем решительно встал и ушел.

Он все-таки заехал в Эйвери-мэнор и не зря; там был Адам, незадолго до этого отпущенный из Азкабана. Адам выглядел ужасно – он осунулся, постарел, у него дрожали руки.
- Я сказал им, что был под Империо, - признался он Корлеону. – Я солгал. Я, мой отец, твой отец и твой брат шли за Лордом сознательно. Теперь я должен искать его…
Он смотрел в глаза Корлеону, и тот впервые видел глаза, наполненные такой тоской.
- Я не могу. Я… я боюсь, - он говорил отрывисто, будто лаял. - Лорд пропал. Я не найду его, только себя подставлю.
Корлеон кивал. Он не знал, зачем он здесь.
Он собирался уже уходить, когда Адам схватил его под локоть и хрипло зашептал:
- Найди его! За тобой они следить не будут! Отец в Азкабане, а я… найди его, ты же обещал, что примешь Метку!
Корлеон совершенно определенно ничего подобного не обещал, но что-то заставило его сказать:
- Я постараюсь.
Возможно, ему было просто жаль Адама.
Он отправился в Африку, на польском барке «Дар Поможа», совершавшем кругосветку (убедить капитана подкинуть пассажира до мыса Горн оказалось совсем несложно). В Кейптауне он свел знакомство с интересным магом и ученым, Квиринусом Квирреллом. Они вместе путешествовали из Южной Африки на север, и вскоре каждый из них пришел к выводу, что другой «тот еще фрукт, себе на уме». Ситуация напоминала старый анекдот о двух преферансистах в поезде, но ни Корлеон, ни Квиринус не спешили что-то менять в столь странных отношениях. Хотя у Корлеона оказалось очко форы – очень скоро он понял, что, а точнее, кого ищет Квиррелл.
Поиски велись в странных местах – на Замбези, у озера Ньяса, у истоков Белого Нила, в Асуане, в Гизе, Александрии, Картахене… Квиррелл с каждым днем становился все раздражительнее, а Корлеон, напротив, оставался спокоен. Они пересекли Гибралтарский пролив и в Порту, наконец, напали на след. В это время Корлеоном овладел какой-то нездоровый азарт, как будто он гнался за чем-то очень важным и постоянно ускользающим от него.
Они не знали место пребывания того, кого искали и путешествовали по тем местам, где была большая вероятность его пребывания. Германия, Польша, Прибалтика – нет; опять Германия, Словакия, Чехия, Австрия – снова нет. Потом были Венгрия, Румыния, Молдавия – и все без толку. У них были проблемы с маггловскими пограничниками, с неумеренно внимательными русскими стражами – аналогом британских Авроров. Им приходилось надолго снижать активность, и в эти дни Корлеон, изображая из себя праздношатающегося туриста, посещал места, связанные с магией, вроде Быстрица или Брокена или просиживал днями в пражских библиотеках, наслаждаясь теплыми вечерами в кафе на набережной Влтавы. Он думал о себе и о своем месте в мире, о том, следовало ли что-то менять – и почему-то все чаще вспоминал Серафину, хотя и не мог понять, к чему эти воспоминания.
Однажды он оставил Квиррелла в Праге, которая стала их перевалочной базой, одного. Лето тысяча девятьсот восемьдесят девятого года склонилось к осени, восточная Европа полыхала огнями революций от Польши до Югославии и они с Квиринусом решили в очередной раз залечь на дно. Корлеон вернулся в Англию; там он приобрел себе дом – нечто среднее между крупным особняком и маленьким замком на уединенном островке в шельфовой зоне у  самой границы Нортумберленда с Шотландией, а затем, повинуясь неожиданному порыву, отправился в Аппер-Фледжвик. Его появлению обрадовались все, но Корлеону почему-то интереснее всех была Серафина.
Она появилась в гостиной, серьезная ровно настолько, насколько может быть серьезной юная ведьмочка в одиннадцать лет. 
Она вообще в тот вечер была через чур серьезна, а он, наоборот, через чур весел, иногда небезобидно для ее родителей. Он вновь был тем самым Старым Ником, хитрым и язвительным, но все это была лишь маска. Он пытался прочесть в ее взгляде, поняла ли она это, но не мог, равно как не мог не смотреть на нее.
Ей было одиннадцать лет, но она словно была словно вне времени, как будто в ней, если такое, возможно, текла кровь фейри.  К счастью, после ужина Вольфрам утащил Корлеона в библиотеку, увлек трехчасовой весьма увлекательной беседой и не отпускал до тех пор, пока у Эйвери не заныли челюсти от едва сдерживаемой зевоты. После чего, кстати, появившаяся супруга мистера Гэмпа упрекнула оного в немилосердии к гостю и вызвалась проводить его до его комнаты. В результате, после недолгого обмена любезностями Корлеон просто трансгрессировал в выделенную ему комнату, где принялся готовиться ко сну.
Его занятия прервал испуганный вскрик где-то на этаже. Толком не понимая, что делает, Корлеон выскочил в коридор с палочкой в руке и «подвешенным» на пальцах другой руки невербальным заклинанием. Вскрик, на сей раз более громкий, указал ему путь, и вот он увидел Серафину, сжавшуюся на кровати, перепуганную, словно…
Словно она увидела призрак? Он обнял Серафину, сказал несколько ободряющих слов и лишь после этого взглянул на зеркало, от которого ее все это время закрывал, как раз вовремя, чтобы увидеть покрытое язвами драконьей оспы лицо маленькой девочки.
В тот вечер он впервые назвал ее Зерой. Она успокоилась рядом с ним и заснула, а он ушел, предварительно убедившись, что она в безопасности.
Он долго не мог заснуть, по двум причинам.
То, что он видел в комнате Серафины, не было призраком. Об этом Корлеон догадался интуитивно, но тут своей интуиции он доверял. Выходит, Серафина была прирожденным медиумом, что, конечно же, не было чем-то из ряда вон выходящим, но было достаточно редким явлением. Это заинтересовало Корлеона, но еще больше его заинтересовала его внезапная привязанность к девочке. Эта привязанность была довольно необычна, не сексуальное влечение, не отцовские чувства, не простой интерес, а нечто совершенно особенное, яркое, как огненные бабочки, кружившиеся вокруг нее. Кружившиеся, переливающиеся зеленым, красным…
Он задремал, и ему снилась бабочка, несущаяся во мгле среди усохших кривых сосен на сухом каменистом склоне. Бабочка неслась вперед, на поляну, где фигура в фиолетово-серых одеяниях стояла, воздев руки, и читала заклинания.
Он проснулся на рассвете, от стука в окно Это была сова Квиррелла. Тот, наконец, напал на след, и Корлеон поспешил к нему, не попрощавшись с Серафиной.
Это, пожалуй, был самый опасный момент в жизни Корлеона; Квиррелл хотел, чтобы он стал «донором», временным носителем личности Лорда. Ему это почти удалось. Почти. Потому что Корлеон узнал заклинание из сна и поверил этому сну. В результате, когда обряд начался, Корлеон просто вышел из зоны действия заклинания – так Квиррелл стал двуличным человеком не только в переносном смысле, но и в прямом.

Он смотрел, как что-то чернильно-черное, похожее на оживший кусок мрака, чернильным пятном подползло, как ртуть, к ногам Квиррелла, поднялось по ним вверх, словно поглощая собой его фигуру, и присосалось ко рту и к глазам Квиринуса. А через минуту вся тьма исчезла внутри, но глаза Квиррелла казались черными провалами на мертвенно бледном лице.
- Эйвери, - прохрипел голос, уже не безраздельно принадлежащий Квирреллу. – Эйвери, да не тот…
И Корлеон почувствовал, как взгляд черных провалов с лица Квиррелла тонкими обжигающе-холодными щупальцами проникает в его мысли, присасывается к ним.
- Понятно, - в голосе Квиррелла чувствовалась жесткая, недобрая насмешка. – Но ты обещал принять метку.
После всего увиденного принимать метку Корлеону совершенно не хотелось. Он сделал какое-то непонятное движение головой – полукивок, полуповорот – и в ответ услышал смех:
- Не сейчас, потом… так?
Словно ледяная стрела впилась ему в грудь, горло сжало, из него вырвался хриплый кашель.
- Не сейчас, - повторил Лорд и боль отпустила. – Может, потом. Тебе повезло, но не думай, что ты уйдешь отсюда прежним. Я умею не только карать. Но ты должен будешь кое-что разыскать для меня.

Его новое путешествие было более опасным, но и более завораживающим. Он начал с Ближнего востока, Аравии и Персии, затем вновь побывал в Индии, на Тибете, в Индокитае и Ост-Индии. Пересек Тихий океан, проехал в обратном направлении американский континент и вернулся в Великобританию.
Он вернулся вовремя; Лорд победил врагов – но тихо угасал, теряя силы, и лишь то, что Корлеон передал Беллатрикс, еще поддерживало в нем жизнь, за которую тот отчаянно цеплялся. Метку Корлеон так и не получил, а получил синекуру в Министерстве Магии и разрешение ехать на все четыре стороны, с глаз долой.
Он никуда не поехал. Нет, это было не «No more Asia», это было «I need the vacation». Он ненадолго навестил приобретенный ранее замок и  так и не рискнул отправиться в Эйвери-мэнор; ходили слухи, что Адам пострадал от рук Лорда, и Корлеон знал, что это было из-за его воспоминаний.
Поэтому он направился в Аппер-Фледжли.

Ей шел двадцать первый год, она была выпускницей Слизерина, но озорство и ребячество, а также херувимская нежность никуда не исчезли. В три года в ней было нечто взрослое, и Корлеон знал, что и после тридцати останется что-то детское.
Он застал ее в саду, еще до того, как вошел в дом. Только что окончился дождь, и роса на ветках сияла, как маленькие бриллианты. Он узнал о ее помолвке еще в Лондоне, и почему-то это известие его огорчило. Пока он ездил в Беррик-айленд мэнор, он думал, что же все-таки значит для него семья Гэмпов и, конкретно, Серафина Гэмп. Но так и не пришел к определенному выводу. А в ее присутствии не сдержал иронии:
— Вам не страшно гулять одной, мисс Гэмп?
Она ответила почти кротко, но ее глаза кроткими отнюдь не были:
— Меня никогда не спрашивали об этом, мистер Эйвери, и потому, я даже не знаю, что и ответить.
Он слегка ухмыльнулся, прищурив глаз, и продолжил свои расспросы:
— Слышал, что Вас хотят выдать замуж. Поздравляю с отменным выбором.
Серафина нахмурилась, пнула носком башмака камешек и возразила:
— Вам следует поздравить моего отца и мать. Это их заслуга. Я здесь совершенно не при чём.
Если бы кто-то посадил на цепь смерч, то в ее голосе был звон этой цепи. Она даже отпрянула от него, но он удержал ее, потому что знал, что может связать ураган и спеленать бурю:
— Постойте, я совсем не хотел обижать Вас. Да погодите Вы, маленькая фурия! Значит — брак по сговору, традиции и всё такое ... Хм ... А что бы Вы сделали, если бы перед Вами забрезжила бы надежда на избавление от сего несказанного счастья?
— Всё, — ответила она, не задумываясь ни на миг, и его внутренний Мефистофель довольно ухмыльнулся в темной глубине его души. Он принял решение:
— Ловлю Вас на слове, малышка.
И взъерошил ее огненные кудри, вызвав бурю неудовольствия.
А вечером он, как повелось, говорил с Вольфрамом. На улице смерклось, был день новолуния, и это только благоприятствовало замыслу Корлеона: Диана не помощник делам Гекаты.
В сущности, как мало их учили в Хогвартсе! Незаметно для Вольфрама Корлеон осторожно ввел его в глубокий транс и буквально втиснул в него идею разорвать помолвку Серафины и выдать ее за более достойного, знатного ирландского волшебника, пользующегося расположением самого Лорда.
(Амхалоибх О’Байрен был его альтер эго для тайных встреч с эмиссарами Лорда. Седой, глухой и одноглазый, он имел настолько своеобразную внешность, что совершенно не вызывал подозрений. К тому же Амхалоибх написал и опубликовал несколько занудных академических трактатов и даже разработал теорию о зависимости наблюдения от наблюдателя: «если в доме в одной комнате находится оборотень, то обитатель смежной комнаты не может сказать, обернулся он или нет». Так что в академических кругах его имя было действительно на слуху.)
А потом было венчание в Аппер-Фледжли и немедленное отбытие на Беррик Айленд. Всю церемонию Серафина старалась не смотреть на своего мужа, а Корлеон пытался понять, о чем же она думает. Впрочем, он не мог еще разобраться до конца в себе. Зачем ему все это? Что за чувства вызывает у него Серафина? Его поведение могло показаться прихотью, но это была не прихоть. Сейчас он сам был ураганом, уносящим девочку со слоненком в будущее.
Свадебный обед был сервирован на двоих на закате дня в маленьком пабе. Самая простая еда и глиняный кувшин, в котором, однако, было легкое вино солнечного Прованса. В жизни все не так, как кажется, - подумал он. Все совсем не так.
Эта мысль рассмешила его, и она узнала его – по смеху.
— Вы?
— Да ... Я, признаю, что заслуживаю всех кар небесных, но отказать себе в удовольствии, убей меня Мерлин, не мог, - расхохотался он, и с этим смехом к нему, наконец-то пришло понимание.
Как когда-то в тиши камеры-палаты; как позже, у камина, в Праге.
Как там поет слоненок?

— Если Вы сейчас же не умолкните, юная дурочка, я навсегда превращусь в того старика и уже никогда не стану пожилым очаровательным красавцем, - ликовал он.
— Мне всё равно. Я иду домой.
— У миссис Эйвери лишь один дом, - серьезно ответил он. - И он явно не стоит на Элм-стрит. Полно уж. Леди Эйвери быть куда лучше, чем мисс Гэмп.
И протянул ей руку, на которой горела одна из тех искорок, которые когда-то кружились возле маленькой Серафины.
Спустя долгую минуту она вложила свои пальцы в камень его руки.

III Ш А Г. П С И Х О Л О Г И Ч Е С К И Й П О Р Т Р Е Т О с т а в а й с я с о б о й — м и р б о г о т в о р и т о р и г и н а л ы.

✘ Положительные черты характера

Уверенность в себе, стойкость, решительность, непоколебимость. При этом – сангвинический характер: легкий, неунывающий, с полным отсутствием злобы, подлости и завистливости. Располагает к себе, чем беззастенчиво пользуется. Ум, смекалка, близкое знакомство с тайнами магического мира.
✘ Негативные черты характера
Упрям, своеволен, относительно эгоистичен, несамокритичен. Склонен к мошенничеству и шулерству. Своеобразное чувство юмора, смешанное с иронией, доходящей до ехидства. Прямолинеен, но при этом скрытен, себе на уме. Сибарит, когда позволяют обстоятельства.
✘ Специфические особенности
Увлекающаяся натура, авантюрист, самолюбивый, но не самовлюбленный. Непредсказуемый настолько, что порой сам себя не понимает. Игрок в том смысле, что его расчеты часто оканчиваются словами «а там как карта ляжет». Любитель магических артефактов, книг, чувственных удовольствий, маггловского оружия, предпочитает острую и мясную пищу, сам готовит и вообще гурмэ. Курит трубку с разными самодельными коктейлями, алкоголь употребляет в меру и только маггловский.
✘ Описание характера
Рожден на стыке стрельца и козерога, и где-то рядом с ними змееносец пробегал. Сочетает несочетаемое - практичность козерога с авантюристичностью стрельца. Чем-то напоминает Локки из скандинавских легенд, того Локки, который столько сделал для ассов хорошего, сколько и напакостил. Не зол, но не преминет наказать человека, проявляющего какую-то порочную страсть. Но не из любви к справедливости, а потому что тихо стырил и ушел - называется, нашел, и вор не будет кричать «помогите, грабят» В какой-то мере Робин Гад магического мира – отбирает у богатых и… и все, собственно.
Интересуется магией, ее возможностями, а также различными околомагическими штучками и откровенным шарлатанством. В своих интересах непостоянен и бессистемен, а вот в привязанностях строго наоборот. Не терпит вмешательства в свою «интимную зону» и за такое обязательно накажет. В общем, свойства его характера напоминают тень деревьев на воде, непостоянную, изменчивую,  живущую своей жизнью.

IV Ш А Г. Л И Ч Н Ы Е Д А Н Н Ы Е В к а ж д о й к р у п н о й л и ч н о с т и е с т ь ч т о - т о м е л к и м ш р и ф т о м.

✘ Основной профиль
Этот.
✘ Связь с Вами
skype: alexwurchiss
✘ Пробный пост