MILLICENT MAEVE BULSTRODE| МИЛЛИСЕНТ МАЕВА БУЛСТРОУД
никудышный ты лекарь, время.
на душе только шрамы, шрамы.
ты не лечишь, а просто лепишь, поверх старых,
новые раны.
jacquelyn jablonski
I Ш А Г. О Б Щ А Я И Н Ф О Р М А Ц И Я.К у д а н и п о д а т ь с я, о т с е б я н е у б е ж и ш ь. К а к о т т е н и. В с е г д а с л е д у е т з а т о б о й п о п я т а м.
✘ Возраст и дата рождения.
20 полных лет, 25 декабря 1980 года
✘ Лояльность.
Оппозиция
✘ Место работы, должность.
Министерство Магии, хит-визард, второй год стажировки
✘ Уровень крови и статус волшебника:
I уровень | Silver | A2
✘ Магический уровень
Mediocris-MM(C)+FM(C)+WM(B)
✘ Ориентация персонажа.
Гетеросексуальная
II Ш А Г. Б И О Г Р А Ф И Ч Е С К И Е Д А Н Н Ы ЕВ д а л и о т в з г л я д о в о б щ е с т в а п и ш у т с я с а м ы е л у ч ш и е б и о г р а ф и и.
✘ Родственные связи персонажа
Отец – Karsten Roman Bulstrode | Карстен Роман Булстроуд – 40 лет, чистокровный волшебник, глава отдела магических проишествий и катастроф;
Мать – Aislinn Enyo Bulstrode (nee Shafiq) | Айслин Эньо Булстроуд (урожд. Шафик) – 41 год, чистокровная волшебница, безработная, признана психически неуравновешенной;
Дедушка со стороны отца – Owain Ionatan Bulstrode | Оуэн Йонатан Булстроуд – 75 лет, чистокровный волшебник, на пенсии, в прошлом ученый-траволог, имеет несколько опубликованных под псевдонимом работ;
Бабушка со стороны отца – Betrys Rhosyn Bulstrode (nee Gamp) | Бетрис Рошин Булстроуд (урожд. Гэмп) – 70 лет, чистокровная волшебница, безработна, таковой и являлась всю жизнь, развлекая себя выращиванием орхидей в теплицах поместья;
Дедушка со стороны матери – Alastar Aodhan Shafiq | Аластор Эйдан Шафик – 66 лет, читсокровный волшебник, в прошлом судья Визенгамота;
Бабушка со стороны матери – Sabia Fedelma Shafiq (nee Selwyn) | Сабия Фидельма Шафик (урожд. Селвин) – 68 лет, чистокровная волшебница, до и некоторое время после замужества работала стирателем памяти в министерстве;
✘ Место рождения персонажа
Wales, Abertawe | Уэльс, Абертау
✘ Место проживания персонажа.
См. место рождения
✘ Биография
Крик, как стекло режет воздух, дробит на части, разрывает и разбрасывает на куски ее боль. Она повсюду, на стенах и на полу, жалкие пятна от высохших слез на подушке и простынях. Она внутри, она – сама Миллисент и ей кажется, что однажды ее крик, царапающий ночной свод станет для нее последним. Ночь за ночью, она вскакивает, спотыкается, тянется к ночнику, постоянно забывая про палочку, что спрятана по подушкой, и слышит, как раненой чайкой в ней бьется страх. Мечется, словно загнанный в клетку зверь, оставляет синяки от ударов на ребрах, скоблит по сердцу. Миллисент раз за разом видит себя в парадной мантии цвета слоновой кости, точь в точь свадебная, видит того, кто своим существом заполнил всю ее душу, вытеснил из нее саму Милли, и на глаза накатываются слезы, едва она позволяет себе подумать, что это все для нее, что она будет самой счастливой. Картинка становится только ярче и прежде мутные очертания становятся четче, так что она может разглядеть даже брошку стоящей рядом женщины, там уроборос, - змея поедающая собственный хвост, - и Миллисент вспоминает, что она слизеринка, что змеи окружают ее с детства, шипят и каплют ядом на белые плечи. Она судорожно сжимает в руках обломки волшебной палочки, вжимается в стену, услышав первые раскаты грома, то ее собственный рагнарек – гибель для всего живого, а он, все еще такой ее, скрещивает руки с кем-то, кто не она, улыбается так, как когда улыбался ей и произносит слова супружеской клятвы. Изображение меняется слишком резко, вспышкой и она не успевает сразу привыкнуть к темноте после чересчур яркого света, дрожащие пальцы нащупывают кажущееся чуть теплым древко волшебной палочки и сжимают его все сильнее и сильнее, что кажется еще немного и переломится надвое. Она знает, что там впереди он, такой счастливый в своем чистокровном браке, такой красивый в своей мантии цвета индиго, такой статный, такой не ее. Она знает, потому что видит это уже третий месяц подряд и чувствует, как раз за разом, снова повтором, отказывают тормоза. «Авада Кедавра» и зеленый луч кромсает на части пелену ночи. Миллисент падает одновременно с ним и была бы рада последовать за ним в загробное царство.
Она крадется на цыпочках в сторону буфета, где сколько себя помнит, хранилось огневиски, наливает на самое дно стакана и долго греет его в руках, опрокидывает залпом, почти не морщится, слишком привыкла и остается досыпать на диване в гостиной, где угодно, лишь бы не там, на поле ее собственной битвы. К утру, почти успокаивается, для нее это уже рутина и пусть руки все еще дрожат, но теперь уже не так предательски и для нее наступает очередной день в котором она, Миллисент Булстроуд – наследница рода, чья-то невеста, и у нее все должно быть хорошо. Скрывает синяки под глазами чарами, запирает свою боль на ключ и про себя молит Мерлина и Моргану, и Салазара, чтобы дали ей наконец сломаться, чтобы выбили из нее всю ее чертову стойкость, чтобы выкорчевали из нее все мысли_чувства_воспоминания. Миллисент слышит свой собственный предательский голос: “ты зациклилась на нем сама”.
Слышно, как стучит в висках чистая кровь, жидкость темно-алая, что каким-то неведомым образом дарит Миллисент больше, чем остальным людям, тем у кого кровь не такая_не правильная, тем кто украли свое право называться волшебником. Она же жила окруженная старинными гобеленами, сплетенными из парадигм и устоев, что больше напоминали божьи догматы, она выросла в мире, где до сих пор не знает, кто она для отца: разочарование или вынужденная необходимость; она даже не позволяет себе думать, что отец, может быть, ее любит. От этого только больнее. Миллисент не обучена думать иначе, привыкла каждое отцовское слово, как скупые подачки ловить, и прислуживать, и выслуживаться, как собачка, лишь бы заметил, лишь бы дал, наконец, понять, что она его дочь, а он для нее отец, что она не пустое место в этом огромное поместье, где так легко разыгрывается боязнь темноты, да клаустрофобия. Она очень не хочет становиться как мать и слишком явно помнит пропитанные желчью слова отца, что казалось она слышит шипение, когда они попадают на кожу. Он вечно повторял, что Миллисент слишком похожа на мать, и телом, и духом, он вечно повторял, что Миллисент такая же слабая и этот мир ее сломает, пережует и выплюнет, он вечно повторял, что если бы мог, нашел бы иного наследника, лишь бы не жить в вечном страхе того, что род Булстроуд сгорит в адовом пламенем и покроется пеплом.
Миллисент ненавидит отца.
Миллисент до боли в ребрах жаждет его одобрения.
Миллисент преданно его любит.
Миллисент выросла на пепелище разрушенных жизней, ее мир строился на костях разбитых надежд, да и она сама чья-то несостоявшаяся мечта. Режим самоуничтожения запущен с детства, и такие привычные_серые будни ее детства, перемежаются в безумном круговороте колдографиями матери. Она, даже будучи в одной с ней комнате, всегда виделась Миллисент, как что-то ирреальное, не настоящее. Со спутанными волосами цвета воронового, точь-в-точь, как у самой Милли, она картинно заламывала руки и говорила о том, что они все погребенные заживо, что они – потеряны и разломаны, что они до костей раздетые с кусками кровавого мяса вместо души и сердца. Мать разбивала вдребезги бокалы и тарелки, заливала алой краской старинные картины и повторяла про себя как мантру: «Вы сдохнете, каждый из вас, возомнивший себя богом. Вам дьявол нашептал ложные мысли, а вы идете за ним, как адовы псы, бешенные шавки. Кровь она алая, алая, алая.»
Для Миллисент слова матери выцарапанные на внутреннем стороне века и закрывая глаза она видит только ее, с безумным огнем в глазах. Миллисент боится мать и она главная героиня ее детских ночных кошмаров, Миллисент хотела бы, чтобы мать умерла, Миллисент не хочет ни видеть ее, ни знать и старается не думать о ней вовсе, всю себя растрачивая на того, кому не нужна. Ей есть в чем себя винить, тогда еще такую юную и наивную, столь преданно верящую в то, что она добьется отцовского внимания и любви. Она окружена руинами своего детства, в ней самой камней разломанных на целый средневековый замок и она чувствует, как покрывается мелкими ранками нежная кожа, как в нее заливают яд.
Хогвартс должен бы стать панацеей, спасением от всех проблем, той самой гаванью, где можно залечь на дно и сломаться, рассыпаться по полу, разлиться чернильным пятном. Наивная маленькая Миллисент, как же она смогла забыть, что у нее в семье каждый получал нашивку изумрудного цвета, что ей не избежать было бы своей участи, хоть отец и твердил беспрестанно, что приютил у себя под крышей чертову хаффлпаффку. Наивная маленькая Миллисент закрывает глаза руками и падает в черную дыру размером с вселенную. Миллисент попадает в террариум и ее окружают змеи. Она пишет одно за другим письмо, выводит аккуратные буквы, прикусив кончик языка от старания, ее пальцы в чернильных пятнах и они цвета прядки, что вечно выбивается из любой прически. Отец изредка отправляет строчки, иначе не назовешь, он говорит, что она поступает правильно и ей кажется, что он почти ее хвалит, в шкатулке под кроватью все его письма хогвартского периода, все двадцать восемь. Миллисент ненавидит Хогвартс, он пугает ее своими размерами и темными сырыми стенами, она видит ночью, как Черное Озеро проламывает стены ее спальни и погребает под своими темно-зелеными водами. Миллисент ненавидит Слизерин, слишком быстро и слишком отчетливо осознав, что тут она найдет только тех, кто с вышколенной улыбкой всадит ей нож в спину, плеснет в бокал яду и пожелает доброго здоровья. Миллисент играет роль. Она незаметная, полупрозрачная, как мать, когда у нее не случается приступов, Милли сливается со стенами, Милли искореняет из себя звуки. Она находит старые и заброшенные классные комнаты, в которых никто не заходил уже не первый десяток лет, она обнимает себя за плечи, она рисует на пергаментах звездное небо россыпью. Внутри запертая в клетку птица, что бьется о прутья, ломает крылья.
С каждым годом она смывает с себя очередной слой краски, делится по ночам секретами с соседками по комнате, что-то рассказывает в холодной слизеринской гостиной и лишь изредка ловит взгляд Блейза, такой пронзительно серый, как лондонский туман и понимает, до боли в межреберье понимает, что он все видит и он все знает, ей не удалось его обмануть. Хогвартс не стал ни гаванью, ни спасением, а Блейз стал. В нем она нашла то, чего не знала, что ищет. Такое банальное понимание и слова, которые пробираются в душу, как-то по ласковому царапают и оседают там пыльными облаками из млечного пути.
В Хогвартсе же она встретилась с тем, кому была готова отдавать всю себя без остатка, не требуя ничего взамен. В Хогвартсе она встретила свою погибель, окончательно потеряв себя и запутавшись в том, какая же она Миллисент. Она тогда уверена была лишь в одном, что она любит. Всем сердцем и всей своей темной душой. Для Миллисент любовь приравнялась к боли. Она в наследство от матери получила умение любить и чувствовать так, что кажется, легче вырвать себе сердце. Миллисент эгоистична в своей любви. Миллисент боится слова “навсегда”. Навсегда – это слишком долго, а она цепляется за него, сдирая в кровь руки. Она строит вокруг себя темные замки, заколачивает чувства под тяжелый замок и вслушивается в их стоны и сдавленные крики. Она приказывает своем сердцу “молчи”. И оно насмехается над ней, заставляет поверить в людей снова. Бросает вниз со скал. И она такая сильная собирает себя по осколкам, чтобы потом когда-нибудь позволить себе быть слабой.
Есть счастье созданное для людей и люди созданные для счастья, Миллисент не подходила ни по одну категорию, к своим семнадцати свято уверовавшая в то, что ей всю жизнь суждено будет ломать себе руки и пальцы, смиренно склоняя голову перед идеями бередящими жаркую кровь, что ей всегда суждено место второе, третье, десятое, какое угодно, только не первое. Ей ни для кого не стать на вершину пьедестала, на который она сама так легко людей возводила, слишком много эмоций, Миллисент, вспомни, что говорил твой отец. Кровь – холодный металл, нервы – дамасская сталь, не сломать, не согнуть, не уничтожить. Живи, Миллисент, выживай. И она выживала, видела как отец потирает предплечье, где каленым железом ненависти была высечена метка, смотрела, как ее однокурсники клеймили себя, видела огонь в их глаза и ждала. Ждала дня, когда они все сгорят в этом адском пламени, ждала дня, когда все бессвязные речи ее матушки обретут, наконец, смысл. Этого она боялась до истерического смеха, этого она боялась также, как страшилась безумия матери, безумия отца, безумия всего этого мира.
Она видела, как те кого она считала, семьей, навязанной ей выбором шляпы, а семью, как известно не выбирают, хватаются за древко палочки и следует за безумцем, сами себя сжигая на кострах инквизиции. Она видела, как умирают люди, не до конца уверенная в том, что они верят в то, за что борются. Миллисент не верила и спасала собственную шкуру, как и прежде прячась в тени_на задворках, поджидая момента, чтобы преклонить колени или ликовать с остальными. Миллисент не считает себя честной или храброй, она не считает себя лицемеркой, она просто знает, что хочет жить.
Тот год она не забудет, выжженный как пшеница в полях. Тот год она не забудет, пропахший ржавчиной и землю пропитанную кровью. Тот год она не забудет, когда нашла в себе сталь о которой так много говорил отец, когда нашла в себе жгуты тугие, что держат вместе хлипкий каркас. Заживляя, рубцуя раны, она слушает тишину, которая сводит ее с ума и она так по-гриффиндорски терпит, так по-слизерински в который раз приспосабливается. Шумит в ушах кровь, заглушает набат в висках и разум ноет: «кричи!» Слишком яркое воспоминание не дает спокойно уснуть и она никогда не могла подумать, что своими бессонными ночами будет обязана Поттеру, в моменты бессилья она мечтает о том, чтобы он остался жив. Она ненавидит тех, кто говорит о пережитом, кто с легкой усмешкой принимает новые правила игры. Миллисент принимает их тоже и чувствует, как отрывает от себя очередной кусочек души. Миллисент хочет молчать и хранить в себе все свои мысли и чувства, она не хочет собой ни с кем делиться, только не сейчас, когда так много людей помнит о том как сильно она любила, как глупо себя вела и что теперь вынуждена смотреть, как он подписывает брачный контракт, но не с ней, как кто-то становится его миссис, но не она. Она думала, что умрет и не думала, что он станет ее палачом.
Вдребезги разлетается сотнями осколков фамильный хрусталь и падает к ее ногам градом, пусть царапает, пусть режет кожу, уже не больно. Она теперь знает, что от осколков надо защищать сердце, не тело. Ей кажется, что голос отца дрожит от напряжения, а воздух между ними можно кромсать ножом, он говорит так тихо, что она почти не слышит, он говорит так ровно, что ей хочется бросится на него с кулаками.
- Миллисент, хватит крушить сервиз, это твое наследство.
Это худшее, что он мог ей сказать и она разбивает о стену графину, слишком сильно жалея о том, что не может целиться ему в голову. Она не хочет в новую клетку, она не хочет ни тяжелого обручального кольца на пальце, ни другой фамилии после имени, и Мерлин и Моргана, она совсем не хочет, чтобы он стал ее мужем. Наверное, он мог бы стать не худшим вариантом, если бы Забини не знал ее чуть ли не лучше, чем она себя. Если бы он не знал о ее бессонных ночах и кошмарах, если бы он не знал о слезах, что она проливала. Лучше бы он был незнакомцем, которого она смогла со спокойной душой ненавидеть. Блейза она ненавидеть не сможет, как не старалась бы.
Она закрывает глаза и боится раскинуть руки.
Она закрывает глаза и слышит колокольный звон. По тем кто умер, по тем кто погребен заживо, по тем кто еще умрет.
Она закрывает глаза и видит, выведенные своей рукой, слова Блейза. «Мы, рожденные в прахе, живем в пыли, бесконечных дождях и туманах. Ты не хотела бы выбраться? Ты не думала об этом? Ты не думала - остаться или сгореть? »
Она закрывает глаза и представляет себя объятую пламенем, оно изумрудное и совсем не кажется ей горячим, она видит, как люди вокруг нее падают сраженные зеленым лучом. Миллисент забыла какого это верить в надежду и просто говорит «нет».
Миллисент не умеет бороться, но Миллисент чертовски хорошо научилась выживать. Она уверена, что ее хватит, чтобы спасти не только себя.
III Ш А Г. П С И Х О Л О Г И Ч Е С К И Й П О Р Т Р Е Т О с т а в а й с я с о б о й — м и р б о г о т в о р и т о р и г и н а л ы.
✘ Положительные черты характера
наблюдательна; старается оставаться предельно вежливой и порой выглядит точь-в-точь, как снежная королева, которой нет дела ни до кого кроме самой себя; не отличается излишней болтливостью, Миллисент действительно можно доверить какой-либо секрет; приспособленка; для <своих> людей отличается не свойственной преданностью и готова на многое.
✘ Негативные черты характера
эгоистична; эмоциональна, хоть и держит по большей части свои переживания в себе; не слишком доверчива, а точнее совсем нет, хотя сама относит это к качествам положительным; совершенно искренне может признать себя трусихой, в ней нет храбрости, которая заставляет идти на передовую и ложиться за бравое дело
✘ Специфические особенности
приучена Блейзом к маггловскому искусству, в большинстве случаев стыдится этого, иногда думает, что ненавидит Блейза за то что рассказал ей, обычно обожает его за знакомством с этой стороной маггловского мира;
с недавних пор мучимая чуть ли не ежедневными ночными кошмарами и бессонницей, нередко успевает сделать пару глотков огневиски в самый темный час ночи, задумывается о реакции будущего мужа на "алкоголизм" жены, а потом вспоминает что это Блейз;
нередко марает чернилами пергамент, бездумно выводя на нем бессмысленные слова и ничего не значащие узоры - для Миллисент это своего рода разрядка;
✘ Описание характера
Миллисент бредет сквозь пепелище.
Миллисент теряется в руинах собственной жизни.
Миллисент приведение самой себя.
Она видела мать, кричащую, надрывную, резкую. Видела, как она саму себя выворачивал наизнанку и орала до хрипоты. Она видела отца, со сталью в глазах, с холодом тысячи Антарктид во всем его образе. Видела, как он своим тихим и вкрадчивым голосом ломает кости и даже не морщится. Миллисент знает что у нее внутри, сдирающая с запястий кожу, истерика. Миллисент учит себя быть как отец, кажется дотронешься и кожа будет гореть от холода.
Привыкла_научилась говорить себе что все хорошо сегодня, вчера, потом и всегда хорошо, все хорошо. Не терпит, когда в душу лезут и ждут от нее криков, и слез и истерик; ты же девочка, какого черта лишь сжимаешь крепче зубы и отмалчиваешься до мигреней.
Миллисент боится безумцев и фанатиков, она до дрожи в коленках страшится однажды лишиться рассудка и в самых недрах своей слизеринской души верит и знает, что этот день наступит. Подкрадется к ней незаметно и ударит обухом по голове, так что посыплются искры и подожгут вселенную вокруг нее. Ее собственный большой взрыв, жаль, что он ничего не создаст, а лишь изничтожит.
У Миллисент внутри буря и темные воды, ломающие себя о скалы. Миллисент сорвала когда-то все замки и сломала все шлюзы, Миллисент – слизеринка, что слишком остро умеет чувствовать. Миллисент свято верит в то, что больше такого она не допустит. Всегда знала какого это, когда слишком больно и решила таки проверить на собственной шкуре, впрочем нет, за нее решили. Весь этот чертов мир – сплошное поле боя и выживет здесь не сильнейший, не тот кто храбрее, быстрее, сильнее. Милли знает это слишком хорошо, выживает всегда тот, кто умеет подстроиться, возможно его будут презирать или ненавидеть, но Милли знает, пусть лушче ненавидят ее живую, чем оплакивают мертвую. Миллисент слишком дорожит собственной шкурой, чтобы подставлять себя под удар. Она вся невысказанные мысли и фразы, она вся сотканная из идеи, которые не претворяет в жизнь. Ее нерешительность – ее спасение, осторожность на грани фола.
Миллисент - девочка, взращенная среди змей, навсегда приученная поджидать ядовитого укуса в шею. Задыхается от чего-то, что выворачивает наизнанку душу, хотя как по ней, так лучше пусть ломают хребет. И она отчетливо понимает, что где-то глубоко внутри у нее засела преданность совершенно не слизеринская. Она может сколько угодно бояться, ненавидеть или же презирать все семейство Булстроуд, но она понимает то, во что не верит отец. Миллисент не даст своему роду сгинуть, она свое наследство примет как данность и будет нести эту ношу, сгибаясь все ниже к земле. Миллисент не предает своих, как бы она не хотела.
Она свою преданность_верность ненавидит до зубного скрежета, потому что не умеет иначе. Цепляется мертвой хваткой, до крови сдирает кожу, но не отпускает близких. Не умеет. По-настоящему не умеет. Зато научилась уходить не прощаясь, чувствуя как внутри разрушаются цивилизации. Но верит что так и правда будет лучше. Она не создана для людей или счастья. Ее зовет космос.
Миллисент не верит людям, но продолжает упорно верить в людей, потому что верить хоть во что-нибудь ей жизненно необходимо. Она истлеет без этой веры, во что бы она не была. Миллисент нужен якорь, ей жизненно необходима опора, любая, лишь бы была и она, как дикий зверь вгрызется в нее зубами_когтями и всем своим естеством и тогда, она не погибнет. Миллисент не ищет в себе задатков лидера, предпочитая всегда оставаться в стороне и играть роль безмолвной поддержки, Миллисент не нужна ответственность и она не хочет первой получить все удары, что градом сыплются на инициатора любого дела. Так и жила, скрываясь в потемках, сливаясь со стенами и отчетливо осознавая, что аккуратно ступая по краю добиться можно большего, чем крича на каждом углу о своем праведном несогласии. Привыкла много молчать и мало говорить, наблюдать за поворотом головы и едва заметной улыбкой на губах, формировать собственное мнение и молчать о нем до последнего.
Сколько раз люди удивляли ее, как часто за сладкими речами оказывалось истекающее ядом сердце. С людьми ладит из рук вон плохо и слывет нелюдимой и закрытой. Не обижается, привычная. Пусть думают, что хотят. Все держит в себе, глубоко внутри и против ее воли из тебя этого не вытянуть. Отмахивается от раздражения других и делает так, как необходимо и нужно. В первую очередь ей. Ведь совсем не альтруистка, а просто девушка привыкшая выживать. Редко действует открыто, чаще стараясь просчитать свои действия на несколько ходов вперед. Умело лавирует между людскими чувствами и желаниями. На нее бесполезно кричать, мгновенно закрывает все шлюзы и обратно в собственноручно построенную клетку.
Кто-то пытается достучаться, некоторым даже удается. Таких людей уважает, такие люди ее, таких людей не теряют. В конце концов, кто может причинить боль худшую, чем тот кому известны твои секреты и тайны. Свои мысли и эмоции не умеет представлять верно и умалчивает, боясь насмешек и непонимания с непринятием. Не любит ошибаться - излишняя осторожность, хорошо знает как больно падать. Голову всегда держит гордо поднятой, осанка прямая_ровная, как и учили когда-то в детстве, слова отца не забываются, наверное, ни на секунду: «не можешь быть лучшей, так хотя бы сделай вид». Всю жизнь страдающая от желания оказаться замеченной отцом, оценённой по заслугам, так отчаянно мечтающая получить его признание и капельку теплоты; недолюбленная девочка, привыкшая считать это нормой.
Ко многому относиться с толикой скептицизма, а в раздраженном состоянии, в ее словах хватает ноток цинизма вкупе с сарказмом. Покровительства над собой не терпит и еще не было такого, чтобы ты просила о помощи, всегда в тайне надеясь на то, что кто-нибудь предложит ее сам. Прощает тяжело. Ни ум, ни сердце не позволяют в один момент изменить мнение о человеке и ее прощения заслужить сложно. Слишком сложно. Ее вряд ли получиться назвать мягкосердечной, она привыкла, в первую очередь, быть на страже интересов себя и своей семьи. Не привязываешься, уже гвоздями пробита насквозь к тому, кто твоим не будет, привязывает. за собой увлекает. Девочка - сирена, что обещаниями и словами-загадками в пучину уводит. Что нож в спину воткнуть всегда готова. Которая <своих> и пальцем не тронет, предпочтя самой бросится на острие, нежели дорогих подставить.
IV Ш А Г. Л И Ч Н Ы Е Д А Н Н Ы Е В к а ж д о й к р у п н о й л и ч н о с т и е с т ь ч т о - т о м е л к и м ш р и ф т о м.
✘ Основной профиль
Миллисент
✘ Связь с Вами
659131071
✘ Пробный пост
моя жизнь – натянутая струна, которая грозится в один миг разорваться от пере_напряжения.
моя жизнь – накинутый на голову капюшон и слова, произносимые шепотом.
моя жизнь – контрольный выстрел, когда на всякий случай выстреливают еще и в голову.потому что в сердце мне уже выстрелили. точно, без осечек. это только кажется, что рука дрожала или случившееся простая случайность. я не верю в случайности, но верю в судьбу и знаю, что своей участи мне было не избежать. [нам, нашей участи было не избежать] это то, что как татуировка выбито на внутренней стороне века. потому что, даже если я закрываю глаза я не могу забыть о происходящем. и знаете, не хочу.
потому что мне легче жить так, когда стыд и счастье, боль и радость, смешиваются в какой-то невероятный пьянящий коктейль. это мой личный конфундус [я теряю контроль] и мне страшно от этого. еще страшнее от того, что я понимаю, он тоже потерянный. я утягиваю его за собой, а мне так не хочется ломать его жизнь. хотя о чем это я, ведь все что могла я уже давно разрушила, а то что я могу дать – ничто по сравнению с тем, что когда-то у него было. у него, у моего дяди. у человека, не связанного со мной кровью, но заменившего мне и отца, и мать, и всю семью разом. магия связала его с моей тетушкой, когда они обменялись своими клятвами. а сейчас магия разрушает его семью и его жизнь. это та же магия, которая сейчас дарит мне столь смешанные чувства, почти не заметные из-за того, что я счастлива. так невероятно счастлива, что мне страшно. мне кажется, что я теряю себя, что я сломала себя. что где-то по пути я успела найти для себя новый кодекс чести и он не признан остальным миром. кажется, я впервые иду против правил. никогда не думала, что это столь головокружительное чувство.
я оказываюсь в его руках, и знаете, это как оказаться дома. и очень некстати я вспоминаю, как еще совсем маленькой сидела у него на коленях и жаловалась на эйдана и шарлотту, рассказывала обо всех своих маленьких переживаниях и печалях и чувствовала, что мне становится легче. просто потому что он был рядом. вот и сейчас. мне сразу становится легче дышать, легче жить с тем, что внутри меня.
внутри меня буря.
внутри меня, мой собственный маэльстром.
сегодняшний день предвестие рагнарёка, и пусть мы не дослужились до того, чтобы называться богами. но это наш собственный рок. наша судьба и погибель.
наш рагнарёк. я для него рок, он для меня – владыка.мне хочется ближе, роднее, больше. я прекрасно отдаю себе отчет в том, что не могу получить ничего кроме этих тайных встреч в «дырявом котле», приглушенных тонов и тусклого свечения единственной свечи. [это уже слишком много] я прекрасно знаю, что ломаю и себе, и ему жизнь, в который раз проклиная родителей за то, что когда-то они решили что им нужен третий ребенок. они подарили мне жизнь, не более. они забыли подарить мне мир. я смогла подарить себя только ему, просто потому что чувствовала, он не откажется. когда с ним рядом, я чувствую себя готовой ко всему и способной на все. всего лишь не способна избавить нас обоих от паутины, в которую мы попали. в этом я совершенно слабая, бессильная и беспомощная. но видит мерлин, я не собирюсь что-либо менять. пусть и знаю, что должна была бы отказаться от него. забыть про него. но, порой, кажется, что лишить себя жизни легче, чем просто однажды не прийти на свидание в потемках.
его губы обижагают.
его руки обжигают.
его слова высекаются каленым железом на сердце.
иногда мне кажется, что они только и делают, что извиняются и просят друг у друга прощения. кажется эти слова уже давно потеряли свой смысл и стали просто словами, набором звуков. не потому ли я никогда не говорила ему вслух «люблю», во всяком случае никогда с тех пор как началось то, что между нами есть. чем бы это не было, я не хочу давать этому названий. ярлыки все только портят. его извинения всегда кажутся искренними, они такие и есть, но я не считаю его виноватым. скорее себя, скорее я виню нас обоих. но не жалею, не позволяю себе жалеть. не сейчас, когда в моей жизни появилось что-то настолько теплое. внутренний голос хрипит и надрывается, он уже давно перешел на сломленный крик, хотя когда-то пронзительно кричал, так что я не слышал биения собственного сердца. он говорит, что это не правильно. грязно. иногда он говорит, что мы будем гореть. знаете, если с ним, с моим кормаком, то я готова. сквозь огонь и воду, аваду и круцио. мне не страшно. мне не больно. мы справимся.я не успеваю ответить_переубедить его в том, что его вины нет. сколько раз я уже просила его не извиняться? кажется на каждое его «не приходи» можно насчитать столько же моих «не проси прощения. не за что». мы в собственноручно построенной ловушке, вся наша жизнь – сплошное чертово колесо. когда-то с него приходится спрыгнуть, но для нас это хуже, чем наркоману слезть с иглы и мы держимся из последних сил. я инстинктивно сжимаю его рубашку в своих руках и стараюсь притянуть его ближе. еще ближе.
неожиданно раздающиеся за дверью шаги, заставляют меня затаить дыхание. я молю их пройти мимо или остановиться раньше. но звук становится все громче и громче, достигнув своего апогея, он прекращается аккурат напротив двери нашего номера.
слова застревают в горле, как птичьи кости.
меня сковывает от ужаса и я не могу выпустить его из своих рук.
я мысленно умоляю кормака хранить молчания.
я умоляю мерлина и моргану скрыть нас, меня и кормака.
мои глаза наполнены ужасом.
кто-то нажал на стоп-кран нашего колеса обозрения.
Отредактировано Millicent M. Bulstrode (2014-06-24 19:47:38)